Ковбой Джо и конфликт с внутренним голосом
(или как я убиваю время в королевстве Нидерланды)
История в трёх частях
Часть Первая
Казалось бы, ковбой Джон проснулся. Он протянул тучное тело и попробовал встать, но, к сожалению, сразу подняться не удалось. Ноги не смогли выдержать вес туловища, он плюхнулся на постель, ударив голову о стене. В мутности его сознания на момент промелькнула полудохлая мыслишка, что, наверное, после вчерашней выходке, он ещё пьян.
Джон попытался зафиксировать свой взгляд на трещине в потолке, но, как у сумасбродного, зрачки до боли напрягались, а глаза шатается, чуть не выскакивая из орбит. Тело его было погружено во всеобщей немощи, и не слушалось команду его Внутреннего голоса встать. Ковбой Джон печально и тяжело вздохнул, но вдруг, неожиданно, нос так изнутри зачесался, что ему захотелось чихнуть, но чихнуть он не смог, а вместе того из его горла вырвался сиплый хрип, и Джон перестал сопротивляться своей дряхлости. Помутневшие глаза ковбоя перекрутились ещё несколько раз в своих орбитах, и веки тяжко захлопнулись. Теряя визуальную связь с окружающим миром, сознание Джона замкнулось как будто в точку, и полностью отключилось. Утонувший в себе, ковбой Джон погрузился снова в глубокий сон. Внутренний голос Джона молчал.
А в это время мир вокруг уже просыпался.
Утренний бриз, увлечённый гонкой за опавшими листьями и первыми солнечными зайчиками, ветками яблони стучался в окно Джона. Скот мычал и с нетерпением ждал открытия загона, но ковбой Джон спал и похрапывал громким раскатистым стакатто. На кухне скрипело старенькое радио, отбивали тик дедушкины часы с боем.
Соседский Кот, который не разу получал сапогом Джона, напряжённо оглядывался, прогибая слегка свои ножки с почти горизонтально протянутом телом, быстро, чередой низких, виртуозных прыжков и ускоренных, но коротких пробежек по подоконникам, стремительно приближался к открытому окну кухни ковбоя. Прошлые столкновения с Джона, вызывали у Кота кучу неприятных воспоминаний и острой тревожности его инстинкта самосохранения. Наконец, достигший окна Джона, Кот всё-таки остановился, настраивая ушки как локаторы оценил ситуацию, но поощрён грохот храпением ковбоя, Кот, видимо, расслабился и, на момент гордо подняв хвост, бесцеремонно, смело, легко и изящно прыгнул с подоконника на кухонной столешницы. Оказавшись внутри, понюхал на разных сторон в воздухе, и с своей врождённой, кошачьей проницательности начал свою тщательную, разведывательную операцию между огромное количество немытых тарелок, сковородок, всевозможной кухонный утвари и засохших на ней остатки пищи. Коту так хотелось вылизать оставшейся жир от стейков. Съесть хрупких корочек от подгорелых омлетов. Он лакомo облизывал свой ротик. Совал свой носик между кучу разброшенных, тарелок и сковородок, сосредоточено обнюхивал их. Из посуды вылетали мухи, нагло кружились ему над голову. От таким изобилием летающих субъектов и съедобных отходов, Кот, видимо, взволновался и засуетился.
Он поднялся на задних лапах, передние поднял вверх, приоткрывая ротик, подпрыгивал, пытался схарчить кружащихся над ним мух. Он так увлёкся этим, что на долю секунду не смог удержать равновесие, задел задней лапкой рукоятку сковороды со скучканных на ней тарелок, вилок и ложек, и, вдруг, посуда с треском вывалилась, громко разбиваясь в пол. Часы зазвенели боем медного колокола. От неожиданность произошедшего Кот с удивлённым взглядом застыл, не сдвинулся с местом. Он приоткрыл широко глазки, моргнув пару раз, и даже некоторые время пристально отслеживал причудливые кружки вывалившихся на пол кастрюльных крышек.
От шума и грохота на кухне чудесным образом ковбой Джон не только проснулся, но и сразу осознал, кто там у него хозяйничать на кухне. Не первый был раз, это был ненавистный и наглый кот его соседа по ферме, Сбигнева-Этора Кшишстовского. Взбешённость придала сил телу ковбоя, он удивительно резко и быстро смог подняться с кровати, залётами и матом добрался до кухне. Тучным телом Джон заполнил кухонный проём, из горла ковбоя вырвался сильнейшей, гневный крик. Вышедшей прямо из подполья ковбойского похмелья с бас-баритоновый оттенок, крик Джона буквально ошарашил Кота-Кшишстовского и заставил его вздрогнуть. Koт от ужаса, как будто окаменел, но не растерялся. Тело его было готово на прыжок, но всё-таки он нагло повернулся, посмотрел ковбою в глазах, и их взгляды сцепились в схватку. Ковбой брызгал слюной и гудел, как старый паровоз, а Кот с пренебрежением моргнул в его сторону, даже успел язычком зачистит свою лапку, но потом, не теряя больше время, быстро и элегантно спрыгнул с окна в сад, мгновенно исчезая между высокими травами и сорняками .
Яростный голос Джона ещё долго гремел, заполняя кухонь канонадой ругательств в адрес соседского Кота. Весьма узкое пространство кухни вибрировала в башенных частотах, осколки посуды на полу дрожали и звенели, превращаясь в пыль, часы казалось бы притихли. Обещая себе обязательно потом тщательно убраться на кухне, Джон сапогом смёл все крошки в угол. Перед его глазами с удивительной скоростью прокатывались кровожадные картины его мщения. Желание осуществить их крепко сдавило Джону горло. "Разыскать бы соседского Кота- преступника, расстрелять его, а потом повесить на дерево для назидания", -думал ковбой. Внутренний голос Джона промолчал.
Джон резко, с залётами, выбежал из кухни, вломился в другую комнату, начал неистово искать своего револьвера. Ковбой кричал и матерился, брызгая обильно вокруг себя слюной, занялся розыском, но не находя своего верного друга, револьвера "Джон Брауна", он постепенно затих. Утомлённый и снова попавший в подполья похмелья, Джон совсем притих. Он уселся на кровать, голова у него, как мешок картофеля, повисла на плечах. Ковбой глубоко вздохнул и вдруг вспомнил слова, своего соседа, ковбоя польско-литовского происхождения Сбигнева-Етора Кшишстовского, который сам своими легендарными запоями был известен далеко за пределами штата Техас, что, мол, "клин клином вышибают".
Джон последним усилием дотащился на кухню. Чуть не сорвав с петель, он резко открыл дверь трескучего холодильника. Нашлась бутылку пива. Ковбой с облегчением поднял взгляд к потолку с благодарностью ко всевышнему. Открыв бутылку зубами, Джон залпом вылил себе в глотку её полуторалитровое содержимое. Голова начала потихоньку проясняться. Его туловище возвратило способность снова стоять прямо, или почти прямо, и двигаться без залётов.
Неожиданно, ему так захотелось что-нибудь перекусить. Джон, не глядя, полакомился, засунув в свой ротище коричневое морщинистое яблоко, что валялось на столе. Яблоко казалось прогнившим и полным червей. Ковбой, снова пообещав себе навести порядок на кухне, с досады выплюнул жом на пол, выключил в комнате шипящий со вчера телевизор и вышел во двор. Он подошёл к загону. Там скот толкался и тревожно мчал. Джон с виноватым видом открыл загон. Почуяв свободу, стадо хлынуло в поля и, скоро достигнув почти горизонта, превратилось в маленьких, разброшенных по необъятным полям, точек. Некоторые время Джон взирался вдаль и чувство собственности начало смещать его похмелье, снова заполняя его сознания. Он воскликнул: "О, Гоод блесс Америке" (Господи сохрани и благослови Америку), повернулся в поисках своего старого и верного коня Пентагона.
Со вчерашнего вечера рядом с дверью дома, за дерево был привязан Пентагон. Конь беззаботно грыз листья с веточек ближайшего малинового техасского куста и кротко, и невозмутимо пердел. Джон с виноватым видом преподнёс Пентагону торбу овса и ведро воды, затем вошёл в дом и начал снова суетливо искать своего револьвера «Джона Брауна».
В кишках Джона уже бушевали полтора литра пива, и он ощущал неистовый голод. Ему казалось он смог бы съесть телёнка. Хотелось пойти в посёлок и плотно позавтракать, но появиться в ковбойском баре без револьвера, такое вообще никуда не годилось, такое ковбою было просто невозможным. Джону пришлось долго искать, но слава богу, наконец-то вспомнил посмотреть под кроватью. Там рядом в куче грязных, потёртых, ковбойских сапогах валялся его ремень с кобурам, где внутри лежал его револьвер. Когда ковбой, стоя на корточках, дёрнул ремня и выпрямился, чтобы его вместе с кобура вытащит спод кровать, оттуда выскочила серая мышь с мелкими красными глазёнками. Вместо того, чтобы сбежать, мышка дрожа от панического страха, как парализованная, затаила дух и застыла. Джон ошалел немножко, но на удивление быстро очухался, наступил на мышь ногой. Мышь пискнула. Ковбой размазал её, втирая сапог в пол. Он громко проматерился, плюнул, снова пообещал себе обязательно сделать генеральную уборку и вышел из дома. На пороге потянулся. Не потеряв совсем равновесия, застегивая свой ремень, смог разок чихнуть и выпустил пару отрыжек с привкусом вчерашнем виски, чеснока и утреннем пивком. Затем отвязал Пентагона и промямлил ему что-то. С заметным трудом поднялся на коня, но, прибывая в полной парадной готовности, понесся в галоп к сельскому бару под названием "Трёх сестёр". Ковбой Джон мог думать только о еде и стакане хорошего виски со льдом, так в размер галопа он глотал свою обильную слюну.
Отметим, что по строгим законам штата Техас, Джон за превышением скорости и езду в пьяном виде был трижды оштрафованным и лишён водительских прав на целых 10 лет! Крупные штрафные заплатила тётушка Джона по имени Янъкъ ван дер Фелеен, но за одно сообразила, чтобы он не вздумал на пьяную голову снова покататься, и забрала к себе камионетку своего племянника. Ковбои, как положено, в основном передвигались на своих лошадей, камионетках использовались в основном для езду на больших расстояниях, транспорта кормов и других грузах. Всех кормовых и других товарах тётушка Джона договорилась с производителями, и они доставляли периодически на ферме. Счетоводство велось также с Невады, где жила тётушка Джона, так что Джону без машины не было чёрт знает какая помеха.
Пентагон уже с закрытыми глазами знал дорогу к бару "Трёх сестёр" и с усердием галопировал, как всегда, потом ожидая у двери бара в хорошей компании других ковбойских лошадей свой кубик сена. Когда Джон находился уже на грани взрывоопасный зоны своей озлобленности и ярости, причинённой ему, собственным голодом, Пентагон своим безошибочным, лошадиным инстинктом, почуяв это, напряг свои последние силы и, наконец-то, доскакал до "Трёх сестёр".
Ковбой Джон облегчённо вздохнул. Удивительно умело скрыл, что чуть не разбился, и ему удалось привидно ловко спрыгнуть с лошади. К нему быстро подбежал старый, преданный лакей Обама, который обычно, покуривая марихуану, лежал в сене на веранде.
Ковбой Джон подбросив доллар негру, передал ему повода Пентагона, заказав коню, как обычно, кубик сена. Он потянул тело, наместил ремень с кобурой, как было принято у ковбоев, сбоку на свои толстоватые, даже по-женски округлившихся с годами бёдра.
Таким образом, с наращенной мужественности, он резко рукой втолкнул низкие дверцы бара, и как истукан застрял в проёме, рассматривая с привидно проницательным, но в сущности тупоумным взглядом, на столпотворение вонючих и потных от еды, табака и виски, местных ковбоев.
Услышав "Эй брат! Присаживайся к нами!» - Джон узнал по голосу своего соседа Кшишстовского (хозяина Кота-разбойника).
Сбигнев-Етор Кшишстовский, был ковбой польско-литовского происхождения. Его предки между двумя мировыми войнами эмигрировали в Америку, купили ферму и занялись выращиванием коров и отборных быков в штате Техас. Этим Кшишстовский очень гордился и считал себя потомственным американцем. Также среди местных ковбоев он славился как знаток такого далёкого для ковбоев континент Европы. Он знал всех держав поименно, разбирался лучше всех в географию и мог часами разъяснять полупьяных ковбоях тонкостей и коварство европейской политике, а запои Кшишстовского славились далеко за пределами штата Тексас. Джон самоуверенно подошёл к столу. Поздоровался с ковбоями и уселся рядом с Кшишстовского. Кшишстовский стал двусмысленно улыбаться и рассказал под секрет Джону некие пикантные новостей о новых девушек в баре Трёх Сестёр. Хитроумно подсматривал, жмурил глаза, почти как своего кота разбойника и ехидно хихикал.
Кшишстовский представил Джону женщину с косой цвета соломы, новую официантку Трёх сестёр, некая Джули, бывшая министр-председатель, какой-то не слыханную Джону и не существующею больше страну с континента Кшишстовского, Европы.
"Странно", - подумал ковбой, «у нас тоже в последнее время бывшие президенты едут в лакеи, и лакеи в президенты, миру не понять, только ковбои всегда остаются ковбоями", поэтому, ощупав мягкий зад женщины с косой, он громко заказал ей двойной стейк, виски с льдом и пиво всем.
Ковбойская дружина была уже некоторые время в баре, и пьянка была в самом своем разгаре. Как всегда, Кшишстовский был душой компаний и снова просвещал ковбоях своими тирадами о мировой политике и жизнь в Европе, уже выпившие мужики тупо взирали и слушали его, молча кивали головами, скорее всего не понимая ничего, откуда сам Кшиштовский, где точно эти европейские страны, о которых так уверенно им рассказывал Кшиштовский, но одно они уже точно знали, предки Кшишстовского где-то с Европы, и его авторитет знатока этого континента никто не смел оспаривать. По признанию ковбоев больше про дела в Европе знал только Фредерик Плайтген из CNN.
Ещё разговоры шли о цене на говядину, o бывшем президенте соединённых штатов, собрат ковбоев из Техаса и страстным почитателям Фоор розес ( Четыре розочки-сорт виски), о силиконовой груди кантри певицы Лизи Мери Линч и о многом другом, что было бы непонятным не выпившему, и не принадлежавшему к ковбойству человеку.
Время шло незаметно, но безвозвратно. Вечер спустился мягко, не лишенный нежности, покрыл своей темнотой землю штата Техас. В баре “Трёх сестьёр” к полуночи большинство ковбоев уже разошлось, а те, которые были ещё там, были сильно пьяными. Они валялись на веранде у дверях бара в сене, громко храпели. Неподалёку от них лежал на веранду и престарелый лакей Обама, озираясь в луну задумчиво, покуривал, как обычно косячок марихуану .
Ковбой Джон был полным до козырёк и всю обратную дорогу хотел вспомнить, как объезжал своего коня, но не мог вспомнить, и каждый шаг Пентагона по ямках дороги, причиняли ему головокружение и боль в затылок. Чудом он удерживался в седле. Так, шаг за шагом, далеко после полуночи приехали Джон и Пентагон домой. Наверное, только по божьей воле ковбой Джон, не сломав позвоночника, спустился с коня. Удивительным образом, после третей попытке он смог даже привязать повода Пентагона за дерево у двери и, раскачиваясь, по лестнице войти в дом, не раздеваясь плюхнуться в кровать, сразу заснуть, закатываясь таким громким стаккато, что мышки на кухне на минуту приостановили свою бурную деятельность, навострили ушки и замерли, только деликатные ноздри их влажных, бледно-розовых носиков в такт напрягались обнюхивали темноту. Пентагон печально стоял в мареве света далёких городов, пробивавшимся из-за горизонта. Пентагон хотел пить. Джон храпел в доме и его Внутренний голос молчал.
Часть вторая
Уже много лет, день за днём, так жил наш герой-ковбой Джон ван дер Фелеен, "Один из многих", как дословно с голландского переводилась его фамилия. Джону было лет 30. Сведения о его европейские предки были скудными. Иногда, подшофе он говорил, что его прадед, тоже по именем Джон ван дер Феелен, был капитан пиратского корабля, который курсировал между Карибским морям и Америке, поставляя на континент рабов, в последствии он осел на берегу в Калифорнию и женился. Отец Джона был докером. Много пил и любил играть в карты. Вдруг он исчез, но через несколько дней его нашли зарезанным в один из заброшенных доках на грузовом порту Сан Диего. Неслись слухи, что японские грузчики за долг в карты его зарезали. Тогда Джону было 3 лет отроду.
Свою мать Джон вспоминал смутно. Некоторое время она его таскала с собой, подвизаясь в портовых борделях Сан Диего, а потом бросила маленького Джона у ворот протестантского приюта милосердия и исчезла с некого колумбийца в неизвестном направлении. По сей день от неё не было "ни весть, ни кость".
Джон ясно помнил тот день, после многих лет в приюте, когда внезапно появилась на лимузине с шофером его тётушка в шляпе и забрала его к себе в Неваду. В последствии она его назначила ковбоем в одну из своих ферм в штате Техас.
Тётя Джона, по имени Янъкъ ван дер Фелеен, была женщина лет 60 с чем-то. Крашенная блондинка в теле, высокая громила. Ледяной взгляд её кобальтово-синих глаз за очками высокого диоптрия был непривычно жёстким для существа "нежного пола". Она всегда носила с собой массивный из тёмно-коричневого брезента с чугунной рукоятью зонт. Тётушка появлялась в Техасе на ферме внезапно в компании со своей служанку- мексиканку Маргариту, которая, как тень, послушно и робко шла, чуть позади своей госпожи.
Тётушка была голландского происхождения, может, и правда прадед был тот самый голландский пират-работорговец, но кто точно был её отец, было непонятно.
По матери, она претендовала быть то ли француженкой с Тулона, то ли датчанкой с Копенгагена, то ли еврейкой-шпанёлкы, может быть даже сефардкой, в общем-то, когда как, как по ситуации ей годилось.
Когда-то совершенно загадочным для общества образом она очень вовремя женила на себе одинокого и сильно постаревшего, поглупевшего банкира с Невады, который был собственником одной немалой, золотодобывающей шахту в штате Огайо.
Все знакомые и родственники банкира были в шоке от его выбора спутницы жизни. Ещё до свадьбы после воскресных посещений в церкви, за чашкой чая прихожане долго сплетничали, ахали и охали, но вразумить банкира им не удалось. Oн с тётушкой Джона, как заколдованный, пошёл под венец в местной протестантской церкви фламандского толка.
Год спустя после свадьбы, богач банкир скоропостижно скончался от почечной недостаточности, так называемой альбуминурия, и оставил своей жене крупное наследство с пожизненную ренту от всевозможных вложений и капиталах.
Люди шёпотом говорили, что, наверное, она его каким-то невыдающий внешних признаках отравления мексиканским ядом отравила. Ещё шли слухи о её бурной молодости по ночных клубах Чикаго. Как сплетники уверяли, там госпожа ван дер Феелен, по мужу Вилсон, подвизалась обнажённой танцовщицей, но так как реальных доказательств не было, и свидетели никаких не объявлялось, тётя Джона шла по жизни, имея репутацию богатой, властной женщины, которую боялись, с которую нельзя было шутить или просить денег в долг.
Тётя Джона после смерти мужа была ещё в расцвете сил, но не стала разбрасываться деньгами, а буквально села на своих денежках и начала их копить и преумножать. Её скупость стала легендарной и даже считалось, что выражение "датч парти" (голландская вечеринка, где гости оплачивают сами за свою консумцию), которая уже имеет мировую известность, пошло именно из её дома в Неваде. Имелись в виду вечеринки госпоже ван дер Феелен, которые организовывались дважды в год: к Рождеству Христову и на День независимости, 4-го июля.
Несколько раза в год тётя Джона объезжала инкогнито свои имения. Бывало и так, что она вдруг появлялась в Техасе. Мало кто знал, что ферма нашего Джона тоже была её собственностью, и тётушка выступала благотворительницей своего беспутного племянника. Госпожа ван дер Феелен-Вилсон одаривала своего племянника неожиданным, коротким, но долго незабываемым посещением.
Несправедливо и "как на зло", считал Джон, моменты её появления совпадали с периодами запоя Джона и с грандиозным беспорядком в доме и на ферме. От этого тётя Джона впадала в неистовую ярость, свойственную Джону также. Тётушка, ругаясь громко на голландском, била куда попало Джона своим большим темно-коричневым зонтом, и не останавливалась, пока не появлялась белая пена на её обильно намазанных красной помады губище.
Служанка мексиканка, Маргарита, за долгие годы службы у властной и весьма жестокой женщины была выдрессирована, и не вмешивалась, а только застенчиво и многократно крестилась, призывая на испанском Иисуса и мать Марию в помощи.
Одним ранним, весенним утром, таким же неожиданным образом, когда Джон еще глубоко спал и во всех тональностях и гаммах храпел, в дверь сильно и настойчиво постучались. Раздался грубоватый, горластый голос тётушке Джона, Госпоже Янъкъ ван дер Феелен. Продолжительный и настойчивый стук, громкий и уже очень сердитый голос тётушке, словно водопад устремились к подсознание ещё пьяного и крепко спящего ковбоя.
Звуки медленно, этапами достигли поверхности его мозговой корке и воспроизводили импульсы. Его центральный мозг, снова частично подключился и начал с перебоями принимать и вырабатывать сигналы, передавая их нервной системы. Поток сигналах один за другим проникали в его сознанием, и ковбой Джон обладан панике проснулся. Увидев разъяренное лицо своей тетушке над собой, он от испуга окаменел.
При взгляд на племянника госпожу ван дер Феелен было уже невозможно удержать. Она крепко ухватила рукоять в прошлом веке изготовленного, тяжёлого корабельного зонта, чей обтянутым тёмно-коричневым брезентом каркас был из массивного чугуна. Зонт предназначался специально для трансокеанских грузовых траулеров, и мог выдержать по скалу Шредера - Баермана до 10 балов нагрузку шквалистого ветра.
Ковбой Джон скукожился как креветку, инстинктивно прятал голову руками, умолял и мямлил просьбами остановится, пожалеть его, но, увы, мольбы имели обратного эффекта.
Тётя Джона совершенно потеряла контроль над собой. Вооруженная зонтом, она дала волю рукам. Как попало она избивала племянника. Из глубины госпоже ван дер Феелен вырвался сиповатый, угрожающий возглас, который способен был вспугнуть даже и мертвых. Время как будто остановилось, и казалась Джону вечностью. Сгущённая тишина облепила комнату, ковбой застыл на крoвате в ожидании конца.
Госпожа ван дер Феелен замахнулась зонтом, но в последней момент своего заключительного удара она резко и неожиданно промахнулась, соображая, что если ударить его, то и убиёт его, а сегодня убивать этого негодяя её было неохота.
Мексиканка Маргарита в растерянности от произошедшего, не смотря на её глазах ужаса, всё-таки вовремя смогла подать госпоже стул. Тётушка, сгибая медленно, с хрустом свои застаревшие, массивные, фламандские кости, которые горели изнутри англосаксонской злостью и адреналином, села. Госпожа Янъка ван дер Феелен, не отпуская из рук зонта, дышала глубоко. Как у хищницу у неё раздувались ноздри, а из рту капала кляксами пена. Неосознанно она шраместом языком облизывала губы, вытирая с них остатки пены и помады, и шумно проглатывала слюну. Её дыхание постепенно успокоилось. Напряжение в комнату разрядилась и начало постепенно через множества трещин около окна и подоконниках вытекать во двор. В комнате настала тишина. Ковбой Джон от страха погрузился почти в безсознанием. Он инстинктивно подавлял своим дыханием, и только разлетевшейся с подушек пух, который наклеился на его окровавленном, избитом лицом и ноздри, шевелился в такт и был признак его дыханием. Мышцы тело сами постепенно расслаблялись, и было видно со стороны, как тело само утонула сантиметрами глубже в матрац. Тетушка, не спуская глаз с племянником, чуть повернулась к своей служанке, мексиканке, и велела ей:
-Посмотри, жив ли ещё этот негодяй!
Мексиканка засуетилась около Джона, ощупала его пульс и, приоткрывая ему глаза пальцем, констатировала:
- Жив, жив, госпожа, жив, - тихим голосом промолвила она.
Госпожа ван дер Феелен тяжело подняла своим массивном телом со стулья, кости снова прохрустели, подпираясь своим чугунном зонтом, она постояла и сказала:
-Да, мало было-то ему, повезло мерзавцу, испачкала только свой зонтик.
Подошла к двери, повернулась и снова велела мексиканке:
-Ты своё дело сейчас знаешь, - Маргарита, служанка, кивнула головой. - Тогда всё, я пойду проведаю хозяйству, а ты приведи всё в порядок и подними на ногах этого ницнюта (с голландского - человек, который ни чем не годится).
Остался наедине с мексиканке ковбой Джон, расшевелился, приоткрыл опухлые побоям глаза и осмотрелся вокруг. С глубоким облегчением вздохнул, но не смел или не смог, не сказал ни слова, а повернул снова голову в разорванных пуховых подушек, кстати дарением ему к Рождеству с тетушкиной церковной общины протестантов-реформаторов.
В это время мексиканка Маргарита надела уже свои длинные резиновые перчатки, тихо мямлила на испанском свою тираду к Иисусу и мать Марию и занялась тщательной уборкой.
Не было легко разобраться в бардаке, но умелая в своём деле и рукастая мексиканка буквально за время усердной работы навела порядок. Дом преобразился, заблестел чистый и опрятный. Запах мексиканских благовониях, мыло с хлоркой перемешались со специфичного запаха Чили кон карне (типично мексиканским мясным блюдам с чёрной фасолью и очень горячем красным перцем), которое Маргарита готовила на кухне.
Благоухания едой с кухни сквозь приоткрытую дверь постепенно наполняли дом. Ароматы нежно и ласково прокрадывались к ноздрям Джона, и почти сразу его избитый рот исполнился обильной слюной. Ковбой проглотил, и у него вырвалась вслух даже мысль "Как хорошо было бы после всем этим крепко поесть". Он приподнялся с кровать, и ему хотелось встать, но тело везде так болело, и он не посмел. Джон побоялся распасться частями, поэтому он снова осторожно и медленно опустился на матрац.
Мексиканка услышала, что ковбой расшевелился. "Пора", - подумала она, "Пока госпожа ван дер Феелен не вернулась со своей инспекции по имению, привести ковбоя в порядок".
Маргарита зашла в комнату Джона. Молчаливо помогла ему встать. Не обращая внимания на его вялые протесты, дотаскала его до уборную. Раздела ковбоя до нижнего белья, которое от грязи и крови было почти коричневого цвета, и, буквально, толкнула Джону в приготовленную уже ванную. Как когда наступили на ящерицу-вонючку на хвост, поднялась смрад.
- Карамба (чёрт побери на испанском), - тихо сказала Маргарита, набожно и виновато перекрестилась и хлопнула за собой дверью.
Джон давным-давно не купался. Неожиданное соприкосновение с водой вызвало у него странные ощущения, и само по себе было сенсацией.
Произошло маленькое чудо! Вода его ошарашила, и, если бы башка так не раскалывалась и не болела, можно было бы даже сказать, что ковбой окончательно отрезвился. Внутренний голос молчал.
Честно сказать, не было по-ковбойски купаться! Ковбои считали этим вредным и даже опасным для здоровья. "Тут особый случай, ничего не поделаешь", - думал Джон. Избегая своих открытых ран, он осторожно натирался мылом и, тут же набирая ладонями, водой смывал его, но тем не менее мытья причиняла его избитом телом и лицом боль. Лёжа в ванную, он долго напрягался вспомнить, когда в последний раз купался, но вспомнить ему не удалось, метиловый алкоголь давно сделал уже своё дело и память Джона местами была как пистой (взлётная полоса), совсем гладкой. Сегодня, был не его день. Печалью погружён.
Мексиканка посмотрела на часы, зашла в уборную и через приоткрытую дверь положила на тумбочку Джону свежего белья и одежду. Ковбой понял, что ему пора взять себя в руки, а хотелось поскорее поесть. Он вышел из ванной, надевая халат. Вода в ванную с кровью и грязи была чёрно-бурого цвета. Джон не смел засматриваться долго на себе в зеркале, но начал бриться как можно осторожнее, не затрагивая свои раны. Сравнительно быстро, оставляя волосатые островки около раны, он побрился, оделся и смело пошёл на кухню.
Уже так хотелось жрать ковбою!
Маргарита сразу насыпала ему внушительную порцию Чили кон карне. Подмигнула ему соучастнически, и непонятно откуда взялась и текила. Мексиканка налила ему приличный стакан золотой текилу, засунула бутылку в один из своих внутренних карманах тунике и вышла в двор убирать разбросанный около дома хлам и мусор.
Неожиданное сочувствие на фоне сегодняшних бедствий тронула Джона, и он чуть не заплакал. Не без страха, оглядываясь, он залпом выпил текилу и спрятал стакан в шкафу. Головные боли мигом исчезли. Тело расслабилось, и сознание обрело его обычный непофигизм, и ковбой Джон начал шумно есть. Внутренний голос молчал.
Мексиканка была отличная кухарка, и Чили кон карне было её коронное блюда. Несмотря на открытые раны в рту и губами Джон самоотверженно ел, соблюдая правила мексиканской кухни. То есть, как положено, заправлял еду кусочками лимона, которые Маргарита рядом в огромной кастрюле услужливо положила на тарелочку. Еда была такая вкусная, что он не удержался, встал и сам насыпал себе добавку.
Ковбой Джон съел с большим удовольствием и вторую порцию. Его организм занялся расщеплять огромное количество пищи. В кишках бурлило, и от этого ковбой периодически громко пердел. Ему захотелось прилечь и поспать, но он не смел. От опыта он знал, что к вечеру его тётушка вернётся, и настанет время её длинной тирады. Поэтому Джон прилагал все усилия, чтобы не прилечь и не уснуть.
Он встал и несмотря на боли в тело прошёлся по дому. Заглянул в зал. Мексиканка так хорошо убрала, что даже пульт от телевизора нашёлся. Этот факт обрадовал Джона-так давно он искал его. Прилежная рука мексиканке положила пульта, как положено, рядом телевизионного аппарата.
Так как спина и задница нашего героя были сильно избитыми, все в синяках Джон не мог удобно садится. Не отпуская свой вес, он только смог присесть на краешке софы чинно, и как будто сегодня ничего не произошло нажать не без удовольствия на пульт и включить телек.
Громкий звук передачи вернул его к реальности. Шли новости, он услышал дату и время, и был поражён. На дворе был уже октябрь 2017 года. Ковбой не мог долго концентрироваться на одной передаче и, постоянно нажимая на пульт, менял каналы. Перед его глазами началась чехарда из отрывков разных передач и рекламы. То ухоженные дамы предлагали новую зубную пасту или помаду, пышные блондинки раздевались для очередной порно акта с накаченными стероидами неграми, то с экрана в него стреляли крутые боевики, плавали в джунглях крокодилы, падали самолёты, рушились дамбы, а голос диктора предвещал конец света, то теле-предик наставлял как жить праведно, то непонятно что.
Джон был событиями дня утомлён, но страх от появления его тётушки не позволял ему развалиться на софе и заснуть, поэтому он уже неистово нажимал на пульт перекручивая все возможные телепрограммы вечернего эфира. Даже наедине с собой Джон не смел произносить имя своей тётушки. Он её всегда ужасно боялся.
Обязательно надо отметить, что ковбой Джон в основном не обладал умением думать, но так, поверхностно соображать, если не слишком был пьяным более - менее ещё удавалась эму.
Он с нетерпением ждал возвращения своей тётушки и ещё с большим нетерпением дожидался момента её отъезда.
Вдруг дверь хлопнула и на кухню зашёл кто-то. Шаги были размеренными, и это точно не была его тётушка. Она всегда стучала в пол, подпираясь на свой пресловутый зонт. Дверь в комнату бесшумно открылась, и в зал зашла мексиканка Маргарита. Ковбой Джон вздохнул с облегчением.
Служанка подошла к Джону и подала ему большую кружку с горячим кофе. Джон со взглядом битой собаки, полный благодарности за неожиданную ласку, взял стакан и отпил глоток кофесито (крепкого мексиканского напитка три-два эспрессо без сахара).
Кофесито, маленький кофе, был таким горьким и крепким, что, как во вспышке национальной гордости любят замечать сами мексиканцы, от него бык может упасть во мрак и мертвого поднять с гроба. Мексиканка снова безошибочно угадала, что в этот час дня бедному и замученному ковбою нужно!
К 9 вечера госпожа ван дер Феелен вернулась с шофером.
Старый, но импозантный Кадиллак остановился прямо у двери дома. Хосе-Мария быстро вышел с машину и вежливо открыл дверь, помогая своей госпоже выйти из машины.
Хосе-Мария Родригес-Санчес являлся мужем служанки Маргариты. Он был тёмный, невысокого роста, но со сильно развитым торсом, усатый с узким разрезом глаз коренастый мужик. Его по-индийски таинственный взгляд был проницательный, и как у чёрной мамбы во время нападение на жертву, пристальный. Для незнающих людей его вид был устрашающим, но со своей госпожой Хосе-Мария был чрезвычайно робки вежливым.
Мексиканец говорил мало, знал своё дело. Был отличным шофером и надёжным телохранителям. Служил у госпожи ван дер Феелен много лет, а до этого отслужил мужу тётушки Джона.
После смерти мужа, кроме как многомиллионное состояние госпожа ван дер Феелен унаследовала и эту преданную мексиканскую парочку, незаменимых слуг.
С Маргаритой в присутствии посторонних Хосе-Мария не разговаривал. Они понимали друг друга взглядами. Когда госпожа ван дер Феелен отправляла их вдвоём за покупками Маргарита мелкими, быстрыми шагами следовала за мужем. Толпа на базаре при их появлении замалчивала и уступала им дорогу. Продавцы знали, чего и сколько они закупались и, обмениваясь некими скудными фразами, обслуживали быстро их. Платила всегда Маргарита.
Войдя в дом племянничка, привычным для неё властным тоном госпожа ван дер Фелеен дала ещё какое какие распоряжения шоферу и своей служанке. Громко стуча зонтом по лестницу, а потом и в пол веранды, зашла в дом и пошла прямо в зал, где ещё так чинно на краюшке софы с виноватым видом, ожидая своего приговора сидел наш ковбой Джон. Когда тётушка появилась в дверном проёме, Джон как встал, так и замер истуканом.
- Садись - твёрдо, как отсекла сказала госпожа ван дер Феелен. Джон, затаив дыхание, снова присел на краюшке софы. Тётушка села в кресло напротив него. Не выпуская с рук своего чугунного зонта она пронзала Джона несколько минут своим холодным, кобалтого-синим взглядом. Ковбой не выдержав свёл глаза и чего-то нечленораздельное промямлил.
- Молчать, нитц-нют, - велела его тётушка и как обычно началась её тирада с наставлениями. Измученный ковбой пропускал мимо ушей слова своей тётушки, кивал послушно головой.
Он не был в состоянии вслушиваться в них и вникать в их значение, только повторял про себя «Боже помоги, когда она, наконец, закончит и уйдёт, Боже помоги!»
Так по инерции кивая головой, он не заметил, что его тётя взяла паузу и снова уставилась на него своим холодным взглядом. Вдруг стукнув зонтом в пол, она встала.
Ковбой Джон тоже встал и испугано посмотрел на неё. Госпожа ван дер Феелен шагнула в сторону своего племянника и уже с более доброжелательным тоном сказала:
- Я тебя, негодяя, к Рождеству собираюсь женить, поэтому неделю до Рождественских праздников ожидаю тебя у себя! Не вздумай прийти ко мне в Неваду в пьяном виде! Лишу тебя наследство или убью! Прикажу Хосе-Мария свернуть тебе шею и закопать тебя в пустыне, понял?
Джон был не только удивлён, но и ошеломлён услышанным!
Нет-нет, он не был ошеломлён от того, что тетушка прикажет Хосе-Мария свернуть ему шею и закопать его безжизненный труп в пустыне. Ковбой даже не сомневался, что мексиканец исполнит любой приказ своей госпожи. Хосе-Мария был несомненно в состоянием не моргнув глаз свернуть шею любому.
Ковбой Джон был ошеломлён решением своей тётушки, женить его! Ему даже не было интересно знать на ком она хочет его женить. У него не было права выбора, но Джон ужасно боялся женщин и все его воспоминания о женщинах у были связанными с воспоминаниями о воспитательницах из протестантского приюта для несовершеннолетних, где он прожил немало лет.
С раннего детства из-за неблагополучных обстоятельств в его семье характер у него не сложился. Он привык врать, по мелочам воровать и лентяйничать. К всему прочему Джон был на редкости тупой и нелюбознательным.
Воспитательницы приюта годами всякими телесными наказаниями и другими изощрёнными издевательствами прикрашенных протестантским фанатизмом способах пытались повлиять на Джона, но увы, мальчик, а в последствием юноша никак не мог измениться, а скорее всего прибавил в наглости, лживости и остался окончательно лентяем.