Каждый человек уникален. Каждый обладает уникальным опытом. В том числе психоэмоциональным. Если он берётся зафиксировать накопленный опыт, полученный в результате этого текст представляет чрезвычайный интерес. Чем подробнее он зафиксирует свой опыт, тем интереснее будет текст.
Скорее всего его назовут произведением искусства, будут анализировать, рецензировать, полемизировать по его поводу, будут его издавать, переиздавать, допечатывать, способствовать как можно более широкому распространению, потом снова переиздавать. Так человек с уникальным опытом, не поленившийся в подробностях его зафиксировать, становится писателем, а вместе с другими себе подобными - литературой.
Каждый человек уникален и обладает уникальным опытом. Если он обучен грамоте и умеет складывать из слов предложения, то он имеет возможность зафиксировать опыт. И стать писателем, а после - литературой. Литература будет полниться писателями. Издателям будет, что издавать. Критикам – что критиковать. Если человек не будет писать, негде будет взять литературу.
Незамысловатый процесс повторяется снова и снова. Система работает безупречно. Искусство самоприумножается. Тиражи потихоньку растут, критики критикуют, издатели издают, переводчики переводят, писатели пишут и так далее. Уникальные люди делятся уникальным опытом посредством создания уникальных текстов. Уникальные люди читают тексты, написанные другими уникальными людьми, и наслаждаются мудростью, правдоподобностью, очевидностью. Написанные тексты безусловно уникальны, но почему-то очень похожи между собой.
Не придерёшься. И, кстати, если переместиться в область художественного искусства, система тоже будет работать безупречно. И в музыке тоже. И, скажем, в танце. А вот с архитектурой так не получается. Потому что, чтобы построить дом, нужно сначала продумать и просчитать его структуру. Разумеется, можно экспериментировать со структурой, но по каким-то законам её все же придётся выстроить. Иначе даже очень красивый дом долго не простоит.
Если архитектор, будучи человеком уникальным, обладающим уникальным опытом, решиться его зафиксировать привычным для архитектора способом, ему сначала нужно будет все рассчитать. Потребуется определённое знание дела, знание материала, потребуется мастерство. Архитектору придётся все тщательно продумать. Нельзя просто так построить произведение, содержащее его опыт. Вот будь он писателем, то можно, а архитектору, получается, нельзя.
Литература не требует структуры. Вдохновленный автор делится своим опытом, как умеет. Его функция – фиксировать. Он делится своим опытом, потому что, как ему кажется, а также кажется литературе, его опыт необходим и востребован. Потому что есть те, кто до сих пор не знал об этом. Не знал, но сейчас получает возможность узнать. Причём, поскольку он узнает обо всем об этом из прочитанного, не из пересказанного, а из прочитанного, ему это особенно польстит. Потому что он тоже обучен грамоте. Не ровен час, и ему тоже однажды посчастливится стать писателем. Литература его скорее всего примет.
Иногда, чтобы должным образом поделиться уникальным опытом, писатель придумывает персонажей. Потому что ведь в школе учили, что должен быть персонаж. Иногда не придумывает. Иногда он придумывает сюжет, хотя нет, лучше взять из жизни. Ведь жизнь уникальна, каждый сюжет в ней невероятен. Так он делится своим опытом, в надежде, что все восхитятся, прозреют, удивятся.
Литературе не нужны условности. Достаточно записать все, как есть, рассказать историю, как получится. Литература не нуждается в архитекторе. Литературу может писать всякий, кто умеет писать. Литература не желает быть загнанной в рамки. Потому что жизнь слишком невероятна, чтобы загонять ее в рамки. Потому что уникальный опыт может быть преподнесён только как он есть. Иначе кому он нужен. Литература должна быть доступна, достоверна и понятно.
Книги, содержащие литературу, - сокровище, вобравшее в себя опыт, накопленный уникальными людьми, пересказами опыта, накопленного родственниками этих людей, уникальными историями, демонстрирующими мудрость, обретённую в результате накопленного опыта. Чем понятнее выражается писатель, тем лучше, потому как, если он станет писать непонятно, он рискует быть непрочитанным, он рискует не поделиться опытом. Значит накапливал впустую. Значит никто не узнает о его ни на что не похожей жизни.
Но тексты почему-то очень похожи между собой. Понятно написанные истории об уникальных жизнях, неоднократно изданные и даже переизданные, переведённые, допечатанные, откритикованные, похваленные, проанализированные, премированные, почему-то очень между собой похожи. Вот будь там что-то, отличающее одно от другого, то были бы непохожи, а так похожи. Потому что будь там что-то отличающееся, написанное рискует быть непонятным. А непонятно написанные книги рискуют быть непрочитанными. Непонятно пишущие писатели рискуют не попасть в литературу.
Таким образом, литература не нуждается ни в продуманной структуре, ни в каких бы то ни было внутренних отличиях. Потому что литература должна рассказывать об уникальном (а каждый человек уникален и обладает уникальным опытом), и не важно, как она это делает.
Литература не архитектура. Ей надо рассказать историю, накопить опыт, ей надо дать возможность человеку стать писателем. Иначе не будет писателей. А останутся те, кто пишет непонятно о непонятных вещах. Останутся эти, со структурой. Архитекторы.
[Ещё одно короткое брюзжание на ту же тему]
Один писатель, выступая с речью на одном мероприятии, долго и в красках рассказывает о непростых обстоятельствах своей жизни, о страхе не написать, как сумели великие, делится весьма банальными умозаключениями, в итоге резюмируя своё выступление чем-то вроде «и я решил просто рассказать об этом».
И тут ты ловишь себя на вроде бы очевидной, но (в силу, вероятно, некоторого тугодумия) запоздалой мысли, что вот она причина – почему нет решительно никакого желания читать подавляющее большинство современной русской прозы.
Все это время ты, мучимый различными (в том числе завиральными) рассуждениями, стремился отыскать причину отторжения, строил теории, предполагал, что авторы не умеют или почему-то сознательно игнорируют вполне очевидные для мировой прозы приёмы. А дело вовсе не в этом. То есть и в этом тоже, но фундаментально нет.
Дело, оказывается, в том, что они «решили просто рассказать об этом», минуя всевозможные условности, не ставя перед собой никаких художественных или уж тем более формальных задач, но стараясь запечатлеть свои, в сущности, бытовые размышления посредством как бы достоверного и незамысловатого рассказа.
Мол, достаточно записать очевидные мысли о своей непростой судьбе (пусть даже и сочинив персонажей с «жизненным» сюжетом), и все получится – будет художественная проза. И в общем-то понятно, почему так. Едва ли сколько-нибудь широкий читатель станет читать Сашу Соколова, Гэддиса, Джона Барта, Роба-Грийе или даже Деллило (а если и станет, то не факт, что будет от прочитанного в восторге). Потому что то читать не легко, это своего рода труд. А «решил-просто-рассказать-об-этом» читать легко и приятно. И не чувствуешь себя идиотом, в очередной раз не справившись с «Улиссом» или «Радугой тяготения» или не поняв, о чем речь в «Бесконечной шутке».
Наоборот – читатель чувствует свою какую-то сопричастность: это же прямо как у меня было, это же про меня, про мою семью, это же про нашу страну и т.д. Так, потребность в Джойсах сама собой пропадает.
Проза не ставит перед собой задачи создать художественный язык для конкретного произведения, показать возможности синтаксиса и различных уровней лексики. Проза не стремится подобрать правильные слова и выстроить их в нужном порядке. Она просто садится на кухне и по-дружески «просто рассказывает об этом».
