Отзыв о книге Владимира Коваленко «Спокоен среди бурь».Отзыв о книге Владимира Коваленко «Спокоен среди бурь».
Иллюстрации пера Jeroen Anthoniszoon van Aken aka Bosch, авторская интерпретация ИИ с просторов интернета.
Вытер руки об окровавленную ветошь и стал писать отзыв о книге Владимира Коваленко «Спокоен среди бурь». Стакан посулил за прочтение этой книги старый пройдоха Хуренито. Думаю, Хуренито обижен за корейку с осколками костей, старый хер. Не люблю, когда под руку говорят.
Ладно. В книге замечательного современного светоча русской словесности и прозы.ру Владимира Коваленко представляет интерес исключительно оформление обложки. «Фрагменты картин Иеронима Босха» отлично живописуют ощущения издательской группы после соприкосновения с рассказом в 150 страниц, например, Птицеголов, который пытается съесть обнажённого человека, из ануса вырывается птичья стая.
Несчастный редактор Евгений Жуков как бы предполагает, что сделают с автором благодарные читатели. Суть и глубину книги передаёт вёрстка обложки, которая выполнена на шаблонах ридеро и предостерегает читателя опасаться штампованных клише в тексте Владимира Коваленко. Загадка и то, почему Б.Ю. Каргалицкий (директор института глобализации и социальных движений) написал на 4 полосе обложки длинный абзац отзыва. Не иначе, злые люди заставили. Нет, судя по названию, институт этот — секта хомячков—сталинистов, которые собираются ставить клизмы из слюней беззубых защитников прошлого Великой Страны зазевавшимся хайперам-лешим. 500 экземпляров тираж не так уж и много, но зачем портить так много бумаги? Зачем автору понадобилось поддерживать бобров и губить деревья говнотекстом? О, прости, Владимир Коваленко. Я собирался хвалить. Издержки профессии мясника рубить махом, никто не хочет ломать зубы о дроблёные кости в мякоти (правда, Хулио Хуренито?).
Коротко о сюжете. Сюжета нет на протяжении более 100 страниц. Сюжет объявляется к 120 странице, на радость гомеровской обезьянке с музыкальными тарелками в моей голове. Что пытается выдать за сюжет Коваленко? Текст начинается с пролога, совсем (от слова никак) не связанный с прочим содержанием книги, где говорится о пахнущем офицером отца, шучу, пахнущего военной формой и одеколоном отца и живущую в джунглях квартиры бабушку. Основной текст формируют фрагменты существования лирического героя в казематах супермегамолла и его любимца, истерика Николая Львовича, красноармейца Бориса в болотах Санкт-Петербурга и лесах Архангельска, американского захватчика-колонизатора Майка Паркера в борделях разрушенного Санкт-Петербурга. Текст венчает эпилог. В эпилоге безымянный лирический герой (давайте назовем его Вовочка) узнаёт страшный план американцев по захвату Руси-матушки из исповеди «хорошего полицейского» во время собственного допроса Агентом Смитом местного пошиба. Вовочка возвращается в суперультрамегамолл, дерётся с охраной и попадает в тюрьму, где геройски ждёт расстрела. Один абзац бреда Коваленко растянул на 150 долбанных страниц.
Персонажи рассказа: безымянные лирический герой (далее — Вовочка, да?), имя которого для автора большая загадка (зачем, ну, зачем?); Николай Львович (далее — Н.Л.), который нужен, чтобы поддержать линию читающего меньшинства, давить на совесть Вовочке (он почему-то считает себя обязанным Н.Л. за то, что тот ему давал книжек почитать);
две тёлки Вовочки, одну из них зовут Лиза (Лиза продержалась в тексте страниц двадцать, первая тёлка того меньше, осталась даже без имени); американец Паркер, который тупит в дискуссии с лютеранином о Боге и пленит в конце рассказа Вовочку; Борис, мужик из землянки, который непонятно зачем появился из землянки, неизвестно куда пропал, служит автору для выражения мысли, что борцы сопротивления борются с американскими захватчиками сапёрными лопатками и ножами, купленными на американские деньги, Борис ходит с американским пистолетом; качок-геймер Крис, который за свою десятистраничную жизнь посмотрел пару фильмов, потрахал три чики и столкнул с перрона незнакомца в метро с одной целью, чтобы Вовочке стало дурно при виде человека под колесами поезда.
«Это история про неидеального человека в идеальном, утопичном мире»,
написано в аннотации. Нет. Какая к чертям «идеальная утопия»? Американцы захватывают Россию, Россия раздроблена на мелкие государства, часть людей живут в супермегамолле. Текст еле тянет на альтернативную историю. Для утопии не хватает гиперболы. Гиперболичны (по количеству тысяч знаков) в тексте псевдофилософские рассуждения Коваленко о культуре, книгах, обществе потребления. Хомячковые сопли на тему «Великую страну развалили злые Американцы джинсами и жвачкой». В рассказе нет единства времени и места. Неясно где и когда, никакого ощущения целостности. В прологе в первом абзаце
«Над головой в стеклянной вставке потолка пролетали облака. Одно за одним, одно за одним».
Облака плывут, несутся со скоростью «одно за одним» в сознании, не знаю, наркомана. При чем тут потолок и облака, «армейские ботинки» «грохали» «по коридору», «бряцало оружие, а потом все стихало»? После мучений в прочтении текста, перечитывая пролог (если бы не Хуренито, черта с два я бы стал перечитывать) догадался, что первый абзац продолжает эпилог, где Вовочку посадили в тюрьму. Коваленко написал часть текста, а после решил раздербанить его на эпилог и пролог. Думаю, пролого-эпилог написан отдельным микро невнятным повествованием, и Коваленко решил развить в его большой рассказ, судя по количеству страниц, повесть. Такие провисшие линии сюжета для рассказа и повести недопустимы. Мясник из Макондо против подобного раздутого выкинь-большую-часть-автор текста.
После первого абзаца Вовочка (а мы даже не знаем кто это, хер с горы какой-то) вспоминает, «как ни странно», детство — «единственное, что у меня осталось». Нет. У Вовочки остались руки, ноги и глупая голова, которая мыслит канцеляризмами. Та голова, что полна «воспоминаний о … начальном этапе моей жизни». Чудесно, шедеврально, за душу берет. Прочие графоманы-профессионалы грустят, Толстой с Горьким плачут, Коваленко переплюнул их. Он готов писать двадцатитомник «Этапы, подэтапы, функции и задачи моей жизни» с иллюстрациями в виде диаграмм Ганта. Строки об отце должны растрогать читателя:
«Так как от папы пахло военной формой, то [!!!] воспоминания начинаются в небольшом военном городе, где мой космос [!!!] состоял из голых сопок, холодного ветра, карликовых деревьев, серых домов и большого старого советского Военно-Морского флага над моей кроватью».
Подломил детскую психику флаг, папа стал пахнуть военным городом в форме, а в космосе по орбитам сопки кружат вокруг ветра. Ага. Так и запишем в карту пациента. Как вы говорите? Наполеон? Чудненько. Скушайте таблеточку, дорогой.
Стилистическая мощь Коваленко ярко раскрывается в цитате:
«Почему-то все происходящее в мире как-то крутилось вокруг этого затёртого, пожелтевшего флага с красным серпом и молотом и такой же красной звездой».
Коваленко обожает точность формулировок и часто разъясняет «для тупых» свои образы. Действительно, Коваленко чётко представляет своего целевого читателя. Читатель этот уверен, что во всем виноваты Американцы, людей спасут книги и читатели книг, Россия неспособна и дня продержаться в боях без сапёрной лопатки, все бабы должны давать, те, что не дают – бляди,
и самое интересное в жизни Вовочки кроется «на бабушкиной кухне», где «стройными рядами в картонных коробках алели луковицы, сияли старые сервизы, спали в верхнем ящике стола почерневшие приборы».
Такой читатель сможет понять Коваленко, когда тот достаёт козырь из рукава и говорит, что
«самым главным экспонатом моего детства стала древняя жестяная сахарница».
Страшно мне от «экспонатов детства». Читателя не обладает рентгеновским зрением ГГ, читатель не может заглянуть в коробки с рядами мутировавших до алого состояния луковиц, да и в закрытом ящике оценить степень черноты приборов не может. Пускай это даже столовые приборы.
Тяжёлое детство Вовочки изуродовано «фактором отца как географического и фактором матери культурного», «джунглями квартиры» бабушки, «старым радиоприёмником», который «на кухне на не известных никому волнах шипел» [парил, качался в воздухе и шипел] , сахарницей, у которой «последняя грань была увенчана фигурой Кутузова»
[аккуратно размазанный Кутузов ярко действует на детское сознание, восприимчивое в четырёхмерном мире, потому что только в четырёх измерениях грань может быть «увенчана»!]. Речь о детстве Вовочки закончу словами автора:
«Последним форпостом были измышления о кресте, которые, впрочем, со временем тоже исчезли под давлением взросления».
Стало быть, спермотоксикоз выдавил из юношеской головы последние крупицы разума и заставил «куда-то бежать».
Супермегамолл в смутных очертаниях живописан Коваленко.
«Утро начинается там, где ночь исчезает [точно подмечено]. Здесь оно начинается не с пения птиц, не с запаха свежей травы [как в Амстердаме] или криков петухов, а с постепенного усиления белого света, неприятно бьющего из электрических ламп [электрическим током всех, кто проходит под лампой], расположенных под потолком [обычно лампы ставят на полу] жилых корпусов и метро».
Хватит о супермегамолле. Люди не могут из него выйти, тупые. Вовочка тупой, сидит иногда на конечной станции метро (поезд дальше не идёт, за неповиновение – расстрел), философствует, глядя на граффити курицы и яйца, на тему что раньше появилось? Конечно, яйцо, динозавры несли яйца и жили много раньше куриц. Душа Вовочки рвётся на волю, в поля, и только к концу текста добрый террорист подсказывает ему спрыгнуть с перрона и пойти в депо пешком, где, изменяя братскому русскому народу, работают на американцев некие «азиаты». Обслуживающий персонал неживой, не люди, а роботы.
Коваленко не жалует женщин. Отношение к матерям и бабушкам я цитировал. Он сравнивает бессонницу с «девушкой свободных нравов», которая «ложится в постель, заглядывая в широко открытые глаза». Конечно, «широко открытые».
Вспомнил из фильма «Белая роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» эпизод, где проснулся Толик, а рядом голая половозрелая пионерка. Он её спрашивает «Ты кто?», а она ему: «Глюк!» — и исчезла.
Это я так, развлечь от нудятины Коваленковского текста. Что и говорить. Сидел так Вовочка в квартире с «куском бумаги в твёрдой обложке посреди комнаты» [как точно Коваленко описал свою книгу, заметили?], с «набухшими капиллярами глаз», потом встал, «потрепал свалявшиеся кудрявые чёрные волосы» и «щёлкнул картой-ключом в электрическом замке», выходя из квартиры. А кругом
«Некоторые, вернувшись с «ночных» гуляний, спали, занимались сексом».
Секс – слово, которое Вовочка избегает произносить. Так что гуляли, спали, занимались сексом – синонимы. Чего и говорить, ведь «человек – промежуточное между Богом и животным», говорит устами Н.Л. автор, а чуть раньше уточняет: «Что отличает человека от животного? Способность создавать!», очевидно, «стихи,… межстрочные посылы и метафоры».
Из моего отзыва идёт чёткий межстрочный посыл Коваленко и прочим говноавторам? Не пишите! Сожгите! Не публикуйте! Поберегите природу, не печатайте на бумаге!
Да. Про женщин. Бродит, значит, Вовочка по корпусам и метро, а вокруг:
«Очень сильно пострадали нравы. Ведь, когда у человека есть почти идеальное тело [скромняжка], пожалуй, грех этим не пользоваться… Люди проводили несколько часов к кряду в спортивных залах, ели биодобавки, кололи себе разного рода препараты, только чтобы иметь контейнер для души в красивом состоянии, красивее, чем чужой контейнер для души… выложить фото этого самого контейнера в социальные сети. Я редко пользовался оными, но когда пользовался, то ввергался в настоящий, первозданный животный ужас».
[АААААААААААААААААА!!! Можно я больше не буду писать отзыв на эту хрень?]
«В последнее время мне приходилось часто пить до беспамятства [чтобы забыть психоделическое детство], потому что поговорить с кем-то из жителей было сложнее, чем убить льва [и при чем тут лев? Лев Колбачёв, что ты ему сделал, Коваленко этому?]… Меня тянуло выпить огненной воды…»
Вовочка не только супермегазадрот, но и потомок апачей.
Идёт Вовочка пьяный по «барной улице, смешавшись с прочими пьяными людьми, этими однообразными, похожими друг на друга, как поросята в вольере» и встретил «её».
«Её» Коваленко не пощадил.
«У неё были длинные ноги, обтянутые чёрными колготками, из-за огромных шпилек ноги казались ещё длиннее, ещё привлекательнее. Поверх колготок красовалась тёмная короткая юбка [Учитесь, господа, динамике изображения. Ломайте мозг читателю. Что шпильки? Болеет она, шпильки из ног торчат, прямо из колгот. Это ладно. Дальше будет трешь...], над которой [сразу над юбкой], обтягивая упругую большую грудь, алела клетчатая рубашка [напомнило классическое «А у него из-под тулупа торчала красная…» Жаль девушку, такая молодая, а грудь прямо над юбкой, хотя, может, она юбку подмышками носит?] Каштановые прямые волосы спадали на нежные плечи, а карие глаза [на плечах разумеется] смотрели куда-то сквозь робота-бармена».
«С мужчинами такое происходит — кажется, что женщины мало чем отличаются друг от друга, но почему-то некоторые из них, проходя мимо, не оставляют внутри ничего, а другие забирают все без остатка».
Так вот «уверенный в себе, как лев на прайде [привет, Лев!]» Вовочка «заказал ей вино и незаметно подлил туда [в стакан дамы] водки [мастер пикапа]».
«Мы выпили кофе по-ирландски, она что-то говорила, а я уже был в меру пьян, чтобы не слушать её трёп о подругах, сериалах и шмотках». Вовочка «предложил ей неплохого виски у меня дома. Она согласилась, не знаю почему. Девушки непоследовательны в своих решениях, иногда кажется, что их жизнь протекает по совсем другим алгоритмам, нежели мужская. Девушка может прийти на фотосессию, а это закончится незащищённым сексом и парой-тройкой венерических заболеваний… Результат нашего общения было предугадать очень просто – мы оба понимали, чем это все закончится».
Это самая удивительная эротическая сцена ever. Дальше по тексту несчастная безымянная особа не появляется.
Трахаль Вовочка рассуждает про жертву пикапа:
«Я не мог теперь выносить этих искусственных, пустых, как космический вакуум, длинноногих потаскух [заметьте, коротконогие потаскухи его вполне устраивают], я не мог с ними разговаривать, мне противно, гадко и дурно [о, да, сэр!], от общения с профессором я получал больше удовольствия».
Неожиданно вскрылась латентная гомосексуальная натура Вовочки.
В этом причина ненависти к женскому полу. Вовочка пытается бороться с внутренним собой.
Он встречает Лизу. Она привлекла его внимание тем, что вместо того, чтобы фоткать сбитого поездом человека как другие, она спросила у Вовочки, чем ему помочь. Предложила проводить до дома. Вовочка все понял. Он не предложил ей поехать к нему на квартиру, единственное место, «где он мог позволить себе спать в штанах», «последние остатки воспитания и понимания» в нем «заставили сказать: Ко мне не надо, может, лучше к вам?». Она согласилась.
«Завершением дня стала демонстрация лизиной … … … … коллекции книг, которая хоть и не могла тягаться с коллекцией профессора, однако впечатляла [хочется постоянно добавлять «если вы понимаете, о чем я»]. Через 9 страниц болтовни про безликую чушь, Вовочка в двух предложениях трахает Лизу и бросается в пионерские рассуждения об отношениях ещё на страницу. Молодые еще немного побыли вместе, после чего Лиза «впилась в его губы своими», они поехали на метро к профессору Н.Л., по дороге Вовочка «держал её лёгкую фигуру обеими руками», но потом к «его превеликому сожалению» Н.Л. они не нашли. Сбежал старикашка. Боливар не вынесет двоих.
Долго такие отношения продолжаться не могли. Нашёлся Н.Л., Вовочка затусил в клубе задротов-читателей книг, напился, и Лиза его выгнала. Любой бы напился на месте Вовочки, потому что на заседании клуба присутствовал
«постепенно разваливающийся дедушка».
Вовочка, когда понял, что его выгнали,
«сорвался с места, как табун лошадей, охваченных паникой».
Позже выяснилось, что Лиза прошмандовка, «общалась с несколькими парнями, это была норма». Она заявила Вовочке:
«Лучше я буду окружена демонами, отдамся им сполна [сполна, зашибись], чем с тобой».
После такого трагического разрыва отношений новый удар для Вовочки – Н.Л. забыл третий раз смартфон дома, и неведомые силы забрали его в неведомые дали.
Вовочка решает сбежать из супермегамолла. Тут и начинается сюжет.
Он «с остервенением крота» «увидел свет в конце тоннеля задолго до выхода», встретил «чернокожих и смуглых людей в синих робах», которые «во-первых, … говорили на непонятном языке, во-вторых, явно тут неспроста».
Вовочка вырвался-таки в поля посреди Петербурга, побегал босиком, раскидал одежду, обувь. Его «идеал сбылся» по меткому замечанию автора.
Мне нравится в рассказе то, как Коваленко «верит» в российскую оборонку: «самодельная бронетехника», сапёрные лопатки, которыми можно «размозжить голову» с одного удара в лицо, «армию, которая к реальным боевым действиям не имеет никакого отношения, которую использовали на парадах».
Коваленко американцев называет «эсэсовцами в шуршащих кожаных пальто», стены — «перпендикулярной к земле плоскостью», кофе — «тягучей чёрной ароматной массой».
Мне надоело писать про книгу Коваленко. Нередкое говно. Бывает ещё хуже. Вот вам цитата для мотивации «До послезавтра у тебя ещё два дня!». Это будет слоганом моего отзыва.
© Viktor Drobek, 2018