И опять мы вместе, недорогие читатели! «Благодать и Хуйня» выходит снова, а третий раз – это уже традиция.
Разумеется, мы против любых традиций ради традиций, а также олдскула, скреп, корней и прочего скама, если они только не на пользу дела. Мы просто цитируем в обращении к вам глупый школьный анекдот. Зачем?
Ну, хотя бы потому, что можем. А бумажные журналы с серьезным лицом - нет. Но к делу:
В прошлый раз подборка была полноценной, и содержала, как и положено, 10 текстов, видящихся нам прекрасными, и один – слабенький, но внешне на сильный очень похожий. Поскольку мы только разыгрываемся, а также желая доказать, что все всерьез – мы единственный раз откроем, какой это был текст: текст редактора рубрики Льва Колбачева.
Принято такое решение по очень просто причине: обижаться на самого себя – довольно глупо, а бить самому себе морду – еще и неудобно. Но это в последний раз. Дальше – играем по правилам, впереди только бездорожье и русский экстрим.
Итак, в сегодняшней подборке 11 текстов (10Б+1Х), а определить, какой же из них безблагодатен, и только притворяется нихуёвым – решать вам. И в следующем номере правильного ответа уже действительно не будет. Ищите его сами, и можете присылать угадайки в редакционную почту. Использование прокси, ВПН, ТОРа и специально обученных для доставки сообщений полевых мышей приветствуется!
Тексты отбираются и публикуются без всякого согласия со стороны авторов. Претензии и обвинения редакции в мудачестве принимаются и не рассматриваются в установленном порядке.
Данила Давыдов
вот александр пушкин был убит на дуэли вот михаил лермонтов был убит на дуэли вот александра полежаева сгноили вот кондратия рылеева повесили
вот осипа мандельштама сгноили в лагерях вот владимира маяковского довели до самоубийства вот марину цветаеву довели до самоубийства вот сергея есенина то ли довели до самоубийства то ли убили
вот замучили в блокадной тюрьме даниила хармса вот убили на этапе александра введенского вот расстреляли николая клюева вот расстреляли сергея клычкова
мы должны заткнуть рты. мы не имеем права ничего говорить. ничего написать, помимо. мы еще живы, и это наша вина. наш режим еще не столько кровав, и это наше страданье.
русский поэт как русак на блестящем снегу он виден со всех сторон ему хочется мазохизма и властной любви. значит, я не русский поэт, значит, просто русский язык мне единственен дорог и навсегда
Алексей Витаков
Малолеток везут через Микунь. Пузырится Усть-Вымский рассвет. Большеротая дурочка Вика Машет поезду - ей десять лет.
За решеткой кривятся подростки. За такими теперь глаз да глаз. Конвоиры не любят московских, А уж рыбинских валят на раз.
Проезжают вагоны со скрипом, Длинно тянется рельсовый стон. Не боится их девочка Вика, Не боится их даже ОМОН.
И никто их теперь не боится. Поезд врезался в север, как штырь. Гиви, смело кусай свою пиццу, Рабинович, не прячьте пузырь.
Выдь на Виледь, на Сухону можешь... Что поведать хотят берега? Ветер угольный горек до дрожи. По этапу уходит тайга.
Помнит Родина, знает про Микунь. И про Вычегду, про Воркуту... В даль глядит слабоумная Вика И звенит карамелькой во рту.
Оксана Белянская
Когда отгремели фильмы Во всех детских лагерях Аплодисменты наконец умолкли
Он совсем высох Руки и ноги Стали похожи на ветви «Стал ближе к корням» Говаривал он
Мы приносили ему стакан воды Но он не пил Только проливал на себя Как цветок
Мы продали и куртки И поэтические словари
Грабили людей Выползающих из трактиров (тех кто на костылях не трогали) Чтобы кормить его мясом
Я и женщина Которая поменяла Цвет волос С синего на красный
Но потом он сгорел - зачем-то полез в очаг И мы было вздохнули Но
О дивная Детская ненависть Когда Мы нашли Целую связку Ключей Из чистого Золота
Дмитрий Гаричев
шестипалых и впалых таких, что плечо проходило сквозь, их оставили нам на расклёв на последний год.
мы подмешали в куртки и сумки им висмут учебный, назначили не таясь греческие и латинские клички на чётный-нечётный день.
освобождённые от стрельбы и лыж, мы писали к ним в библиотеке конченые стихи, глядя вниз, как они волокутся в грязном снегу.
цензорской линзой, если солнце являлось в класс, мы поджигали их перья, не убранные в воротник.
протаскав их в бесплатном танце на выпускном, мы поступили в алмазные вузы страны, чтобы дойти до огней торгпредств, пропаганды и впк.
но и когда люди с именем, добрые к нам, обещали надёжную помощь в любой нужде, мы ни разу не разрешились сказать о них.
спите счастливо, лена и лера к., в третьем ряду ближе к выходу, пусть это всё будет за наш навсегда незакрытый счёт, пахнут жжёные перья, и лишние пальцы свербят.
Дмитрий Зернов
Если мы друг у друга умрём, Ты, пожалуйста, не забывай Выключать в туалете свет, Принимать перед сном витамин, Выходить раз в неделю гулять И куда положила очки. Если мы друг у друга умрём, Ты их стёклами вниз не клади.
Если мы друг у друга умрём, Ты, пожалуйста, не начинай Размещённый пиратами том Приключений в волшебной стране. Понимаю, что долго ждала, Понимаю, что это седьмой. Если мы друг у друга умрём, Подзарядка от книжки – в столе.
Если мы друг у друга умрём, Ты, пожалуйста, не размещай, Я сказал бы, совсем не ходи, Но в героях был патч на геймплей, А в знакомых был новый виток – Может станет понятней, кого. Если мы друг у друга умрём, Твой пароль, если что, зердв.
Михаил Есеновский
Моя бабушка Света носилась со скоростью света — кухня, ванна, гостиная, туалет — успевая варить макароны и жарить котлеты и в сберкассе платить за воду, за газ, за свет.
Моя бабушка Света летала со скоростью света. Только пятки сверкали! Только ветер свистел в ушах! Как она незаметно, как медленно делала это! Мелким шагом, вразвалочку, не спеша.
Моя бабушка Света однажды превысила скорость света, не успев закончить мои и свои дела. Ей один человек в халате белого цвета запрещал делать это, но она его подвела.
Моя бабушка Света умчалась со скоростью света. Растворился в предутренних сумерках бабушкин след. У неё получалось всегда экономить на том и на этом, но горит и сейчас в моём доме оставленный бабушкой свет.
Аль Ру
В городе нашем — на нашей улице — все красавицы — наркоманки или алкоголички, и увлекаются проституцией.
Они появляются, а потом исчезают — почему и куда — никто не знает.
Но иногда их тела находят — в Китае, в Италии или в Турции...
Поэтому каждое воскресение в церкви на нашей улице — бабушка Маша и дедушка Саша ставят свечки и молятся Пресвятой Богородице — чтобы красавицы никогда не рождались в городе нашем — на нашей улице.
Янош Адамски
Двери бронированного автобуса с вибрирующим звуком открылись. Рабочие в цинковых солнцезащитных противогазах "Крот - 4" Угрюмо побрели на фабрику "Лунный таллий". Прильнув лицом к эроскопу, Водитель начал активно крутить педали. Двери герметично прижались к резиновым прокладкам, Выпустив струи очистителя. Грязная синяя лампочка заморгала и включилась. Машина дернулась, что - то раздавив колесом, И, медленно пыхтя, поехала к следующей остановке. Сидя на железном, прочно приваренном, оббитом ободранным поролоном сидении, Милош со скучающим видом пролистывал Киберпорнографический световой журнал "Покусайка". За пуленепробиваемым окном в плотной завесе пыли Просияло красное истерзанное тело солнца. Бурый цвет неба над руинами Кракова был обыденно - зловещим. Проезжая мимо школы, обтянутой колючей проволокой, Милош неожиданно увидел странное. Сопровождающий школьников на прогулке Андроид w8, Сорвал с детей криптоновые противогазы И бросил их прямо в окно, из которого смотрел Милош. Мгновение и карающая вспышка белого света сошла с небес, Разорвав андроида в клочья. Всё было кончено. Детям нельзя было помочь. Закон 7Q8000 запрещал Всякий контакт взрослых с подопечными школ.
Аркадий Суров
Мы оставим наш город рэперам, Бородатым велосипед(ч)икам, Наш велюр и молдавские тапочки, Наши пыжики и шарфы. Мы уже оформили собственность, Мы уже подлизались к медикам, Наши старые фотографии Узнаваемы и мертвы.
Мы оставим наш город брокерам, Журналистам и караокерам, Нашу дембельскую романтику, Наши тельники и клеша. Наше суперсудостроение, Наша лагерная экзотика Превратились в воспоминания И не ценятся ни шиша.
И наш город, нами оставленный, Заскрипит на ветру, закачается, Ветер дунет в открытые форточки И разгонит пыль по углам. Всё когда-нибудь начинается, Всё когда-нибудь и кончается. Мы оставим наш город новеньким, Пусть им будет лучше, чем нам.
Андрей Коровин
с утра по двору бегала курица без головы Потапыч отрубил ей голову но она ему не поверила Потапыч считала она мужик добрый и покладистый не мог он так с ней поступить в конце концов она же его любила подходила к нему вся такая кококо кококо а Потапыч знай подсыпал ей корму говорил чё дура нагуливай нагуливай жир Дура это он имя такое ей дал думала курица хорошее имя короткое и запоминающееся а про нагуливай думала что замуж её возьмёт он же вон какой большой и сильный и жена ему нужна такая же не всё же с грубым петухом Васькой яйца рожать
а потом пришла какая-то тётка ткнула в Дуру и сказала Потапычу её а что её и куда она не успела понять ну что поделаешь дура кричал Потапыч гоняясь за безголовой курицей по двору
Елена Кряковцева
Это была ядерная зима. Черепахи исчезли, слоны стали ростом с детей, Всех китов я теперь знаю по именам. Их четыре, они плавают чёрт-те где.
И мой мир больше не стоит ни на чем. Он то ли парит, то ли банально повис. А время бурлит, оно сквозь меня течет И где-то за поворотом с грохотом падает вниз.
Это была ядерная зима. Щек и Хорив по-хозяйски обходят мой мир кругом. «Сколько уж раз строили, твою мать!..» Лыбедь уходит от них на соседний холм,
Расплетает косы, кормит китов с руки, Чекинится, ложится в траву (откуда трава зимой?) И наблюдает, как самый маленький кит Подставляет спину под мир неуютный мой.
И мир, обретает опору, основу, смысл, Координаты в пространстве, легенду, душу. И я оживаю до следующей зимы. Теперь ты придёшь – тут снова есть, что разрушить.